Валькирия [= Тот, кого я всегда жду ] - Мария Семенова

В крепости много потом говорили об этой охоте и о том, каквоевода чуть не погиб. Помню, я спросила наставника, мол, а как же запреты?.. Ислепой сакс ответил со вздохом: нарушивший гейсы гибнет всегда. Но в нынешниескаредные времена всё чаще бывает, что гибнет не преступивший ни одного.

…Быстроногий Нежата кинулся на помощь вождю, но запутался вцепкой траве и упал. Варяг кинул сокола вверх, и тот с недовольным крикомвзлетел на хилую сосенку. Против вепря – что против боевой колесницы, и плохопришлось бы Мстивою, если бы не Ярун. Всякий воин рад умереть, заслоняя вождя.Сумасшедшим прыжком мой побратим встал перед зверем и взял его на копьё…Перекладина исчезла в шерсти, Яруна подняло в воздух и понесло над болотом.Могучий зверь не замедлил бега и не отвернул. Когда за древко схватилсяМстивой, Ярун сначала струсил: сломается!.. Мгновением позже кабан снёс с ног ивождя и повлёк сразу обоих, но медленнее. Тут наконец поспели Нежата иостальные, вонзили меж рёбрами сразу пять копий. Мало-помалу вепрь сталспотыкаться, потом изумлённо остановился, залился кровью из пасти и наконецрухнул, переставая дышать.

До позднего вечера моему побратиму завидовали все кмети, асам он то и дело звал меня в сторону и домогался: ну как, сказывали Велете? Ичто она?..

Она поблагодарила его, словно чужого:

– Спасибо, добрый молодец.

А Славомир выслушал, как было дело, и плюнул в сердцах:

– Невелика честь моему брату, если его воины падают наровном месте, да вовремя! А самого лазливые щенки сберегают…

Обидчик сестры мог ждать от него только расправы, я этовидела ясно. Но Славомир почему-то совсем меня не страшил. Страшил вождь. Вождьпосматривал когда на Велету, когда на Яруна. И молчал. Словно ещё раз что-тообдумывал. И мне очень не нравилось, как он молчал.

Поздно вечером в лесу вблизи крепости разложили жаркийкостёр и в углях целиком испекли добытого вепря. В нашем роду это был бы пир нанесколько дней, но для дружины – больше забава. Славомир мне рассказывал,доброму галатскому воину не в диковину было убрать целого откормленногопоросёнка. Притом что животы у всех были впалые. Кто трудил себя, как они, утех тоже всё шло в силу, а не в дородство.

Велета пировать не пошла. Последние дни она не ела почтиничего, через силу глотала какие-то крохи, совсем так, как некогда Блуд. Я ужбоялась, не заболела ли она той же болезнью, хотела приступиться с расспросом,но передумала. До еды ли ей, в таких-то печалях. Она легла на лавку в нашей сней горнице, свернулась клубочком, накинула на ноги одеяло. Я не стала еёуговаривать, за руку тащить на веселье. И правильно сделала, как потомоказалось. Я подумывала даже остаться подле неё, но Велета не захотела меняутеснять. Лишь попросила светца не гасить, когда пойду.

Я припоздала и явилась к костру, когда уже вынесли кашу иквашеную капусту, и время приспело делить на всех кабана.

Наша дружина во многом жила галатским обычаем. Так вот, угалатов считалось: делить кабана по всей правде возможет лишь самый достойный.Кто вызовется – тому сразу сыщут соперника и начнут безжалостное поношение. Аведь застолья сводили у блюда самых разных людей, случалось – незамиримыхврагов. Славомир мне рассказывал всякие страсти о головах, что катились подноги ещё стоявшим телам, о проклятиях, застивших солнце девятому поколению…Счастье, – любой подобный рассказ начинали одни и те же слова: это былоочень давно.

У нас задир не терпели, я уже поминала, как вождь подбиралсебе кметей. Каждый с каждым мог встать спиною к спине и укрыть ближника защитом, каждый каждому поступался смертью и жизнью, им – ссориться?.. Вот иделёж кабана давно превратился в забаву, в игру, где сравнивались мужи.

Мой побратим выскочил на середину, в багровые блики ещёгоревших углей. Выдернул из ножен остро отточенный нож:

– Я первый ударил копьём. Кто оспорит моё право делить?

Язвительные уста немедля открылись. Яруну вспомнили всё: икак он, едва выбравшись из проруби, однажды опять в неё поскользнулся, и как онвзялся когда-то стрелять из лука и не осмотрел тетивы, и лук, разогнувшись,чуть не выбил ему зубы. Ярун отвечал вдохновенно, вертясь туда и сюда, одногоза другим усаживал острословов на место. Кого не мог сам – друзья тут же радостнопомогали.

Поднялся Блуд:

– Отойди прочь, белобрысый! Я видел, как ты былпобеждён девкой, с которой взялся бороться. Ты просил о пощаде, крича, словномладенец!

Мой побратим нашёлся немедленно:

– А я видел, как тебя подняли за штаны и бросили в дверь,там и до сих пор висят твои сопли. Ты ничем не лучше меня. Сядь!

Блуд сел. Воины хохотали: давно уже им не случалось таквеселиться. Мне до смерти хотелось встрять, сказать что-нибудь разумное исмешное и в то же время дать побратиму как следует себя показать… я ужеговорила, добрые Боги привесили мне язык не той стороной, я придумываюдостойное слово хорошо если на другой день. У меня ни за что недостало бы духупойти делить кабана. Даже если бы я сама его повалила.

Поднялся Славомир, и по глазам было сразу видать:молодечество моего побратима заслуживало прощения. И он, Славомир, только радбудет его произнести. Он сказал:

– Спрячь-ка нож, пока не порезался, да отойди! Ты лавкув избе миновать не умеешь, локтя не пришибив!

Ярун на миг растерялся. Как открыть рот против лучшегокметя, против брата вождя? Да и чем его подковырнуть, прославленного?.. Выручилседоусый Плотица:

– Ты, Славомир, всего-то младший из двух. Уж чтоговорить про тебя, когда твоему старшему всякая девка топором к забралу плащприбивает! Сядь, болячка тебе, не срамись!

Славомир сел.

Я едва не визжала от радости, когда наконец иссякли насмешкии мокрого, взъерошенного Яруна признали-таки достойным делить. Но потом… потомя глянула на воеводу, и за ворот сразу посыпались муравьи. Вот он сказал что-тобрату и оглянулся, явно собираясь уйти…

Ярун хотя и стоял порядочно одуревший, наверняка скрутившимися и звеневшими в голове обрывками недавних речей, – тоже что-тозаметил. Он опередил вождя. Одним быстрым движением выкроил толстый ломоть изсамого почётного места, бедра кабана, и протянул Мстивою, не успевшему встать.Сочный кусок обволокся в ночном воздухе густым, сытно пахнувшим паром. Вождьвсегда начинает веселие, ему первый кусок.

Варяг раздумал вставать и посмотрел на мясо… потом на Яруна…потом снова на мясо… как-то уж очень долго смотрел, не протягивая руки и неговоря ничего. Мне сделалось страшно. И тут воевода сказал:

– Не нужно мне твоего угощения. – Помолчал идобавил: – И сам ты мне не нужен.

…Когда-то давно, ещё в наших лесах, я плыла в лодочке понезнакомым протокам и вдруг услышала впереди низкий, рокочущий гул падуна,успела прикинуть его свирепость и высоту и обидеться – да сколько же можно,опять разгружать лодку и до утра кормить комаров, перетаскивая поклажу! Аоказалось, это одинокий порыв ветра шёл по лесу, гудел в корявых ветвях.